|
| Игорь СИД, куратор Крымского клуба в Москве, директор сервера Africana.Ru
На Красной площади всего круглей земля.
Отношения между обществом и властью в России, как принято считать, особенны и уникальны – болезненны, диспропорциональны, абсурдны. А художник (творец, писатель, мыслитель и пр.) здесь прежде всего выразитель и глашатай этого противостояния, неизбежного, данного Богом, как сама власть. Поэт в России больше, чем поэт; власть больше, чем просто власть. Так оно или нет, сакрализация или даже демонизация власти налицо. Именно об этом, как кажется, вынесенная в эпиграф строка из Мандельштама.
История и теория
На самом деле, конечно, Россия не исключение из общемировых правил. Во всех странах – те же проблемы. Вот и Мишель Фуко в известном диалоге с Жилем Делёзом «Интеллектуалы и власть» вычленяет два основных типа интеллектуалов по их взаимоотношению с властью: «про’клятый интеллектуал», то бишь оппозиционер-фрондёр либо просто аутсайдер; и «интеллектуал-социалист» (можно ещё перевести как «общественник» – И.С.), – ищущий позитивного проявления в социуме, сотрудничающий с властью в той или иной форме. Однако у нас в России два этих типа максимально разведены между собой и непримиримы. В ХХ веке уникальность наша расцвела махровым цветом. Предельно внятный анализ взлелеянной специфики сделан в 1931 году Владиславом Ходасевичем. В статье «Литература и власть в Советской России» он раскрывает воистину новаторские, не сводимые к одному принуждению и прессингу, методики возделывания властью творческой среды в СССР. Шокирующе звучит его вывод о госпротекции литературным экспериментам на заре советской власти, как главной причине фонтанирования всевозможных течений в словесности. Ошеломляет сообщение, что задолго до НЭПа, на фоне гражданской войны и военного коммунизма, в российских столицах именно адепты футуризма – направления поначалу фаворитного для правителей-леваков – получали исключительное право на коммерческую деятельность в рамках кафе с авангардной эстрадной программой, становились «монополистами ресторанного промысла». Чем пристальнее вглядываешься в эпоху, вбивавшую сваи для здания советской культуры, тем труднее дать однозначную оценку всем этим, да и многим последовавшим за ними, фактам и явлениям. Вторая половина века сформировала в России неодолимую андеграундную прослойку «проклятых интеллектуалов», стянувшую на себя актуальное искусство. Так, как на Западе, чтобы быть «общественником» и при этом «гнать нетленку», у наших, за редким исключением, не получалось. К моменту последней русской революции накопившаяся идиосинкразия от упорного и унылого «лечения» сверху выплеснулась наружу. До середины 90-х творческая интеллигенция пересекалась с властью лишь в лице отдельных маститых «социалистов» (в кавычках и без) типа Марка Захарова или Николая Губенко. Конференция по геопоэтике, проведённая в 96-м в Москве с участием М.Гаспарова, Н.Байтова, И.Гершмановских, Д.Кузьмина, Р.Элинина, В.Курицына и других видных писателей и гуманитариев, показала, что российское интеллектуальное пространство готово к восприятию новых феноменов взаимодействия политики и культуры, – хотя «современная литература стоит перед лицом полной утраты политической – если не вообще гражданской – проблематикой эстетической актуальности» (доклад Д.Кузьмина «Политическое в современной литературе»). Зыбкий неологизм «геопоэтика», запущенный в культурологический обиход профессором Сорбонны Кеннетом Уайтом, сгустился в наших суровых широтах в антоним геополитики: утопическая концепция тотальной смены амбиций власти на творческие амбиции, авторитета власти на власть авторитета... Всё это красивая теория, но что на практике?
Немного о практике
Попытаемся обобщить основные формы взаимодействия художника с властью, имевшие место в нашей стране в последние годы. 1. Традиционное профессиональное обслуживание (федеральные портретисты Шилов, Сафронов и пр.). Пышные стога лавров, немножко искусства. 2. Кооперация в разработке бюджетных месторождений (Церетели, Клыков). Петра-Колумба и прочих медных истуканов, маячащих с 90-х годов в разных местах Златоглавой, забыть невозможно. Но стирается память о народном сопротивлении, шумных кампаниях протеста против «идолища поганого» под предводительством сперва художника Осмоловского, затем галериста Гельмана, и далее под эгидой журнала «Столица» (весёлые картинки «Долой царя!», «Вас тут не стояло!» и т.д.). Ценность сюжета: первая в России бескровная война на эстетическом поле. Лишь своевременные отступные в виде заказа на оформление Гостиного Двора, по щучьему велению перенесший Гельмана в лагерь «кооператоров», спас столичную власть от кошмара общегородского референдума. 3. Собственно хождение во власть. Модель, как и первые две, традиционная, задаваемая наличием двоякой одарённости. Всегда под рукой хрестоматийные примеры – положительный (мудрый министр юстиции Державин) и отрицательный (позорное вице-губернаторство Салтыкова-Щедрина в Твери: не хватило адмистративного восторга). Сегодня показательны, скажем, зигзаги биографии Евгения Сабурова. Ценимый знатоками русский стихотворец, он же авторитетный российский экономист, периодически рекрутируется во власть: то он министр экономики России, то «импортный» премьер Републики Крым. Вспоминается шутка в новогодней (1995/96) статье в «Литературной газете»: «Дмитрий Александрович Пригов станет наконец министром культуры». Комично было вообразить корифея концептуализма, несравненную звезду и кикимору русской поэзии, в статике, за чиновным столом. Но уже через четыре года в оргкомитете фестиваля «Культурные герои XXI века» Д.А.П. играл первую скрипку, и кто знает, куда в дальнейшем заведёт его крепнущий интерес к арт-менеджменту и к культурной ситуации в стране? Осенью 1999 года в газете «Неофициальная Москва» было напечатано интервью Вячеслава Курицына с Владимиром Сорокиным под сакраментальным заглавием «Надо брать власть». Диалог петлял вокруг тезиса, что людям искусства в этой стране пора бы уже забыть о подполье и устремиться в политическую элиту. Известный критик подталкивал известного прозаика к теме борьбы за власть, тот опрокидывал беседу в экономическую и психологическую плоскости. Смысл же публикации был в апологии высокооплачиваемого политического ангажемента бывших супергероев андеграунда, психотерапии для их сбитых с толку поклонников. 4. Эксклюзивный интеллектуальный сервис (Гельман/Курицын & Co как пиарщики-политтехнологи). Представители так называемой актуальной русской литературы и изобразительного искусства всё чаще оказываются востребованы в больших и малых российских политических проектах. И не только российских: немало наших лит- и арт-деятелей с успехом подвизалось в недавних предвыборных PR-акциях в Украине. Ещё в фестивалях «Неофициальная Москва» и «Москва-территория 2000» в рамках предвыборной кампании Кириенко впервые были задействованы, взамен набивших оскомину поп-звёзд, десятки знаковых фигур современного искусства, музыки, театра, литературы. Администратором служила авангардная художница Светлана Мартынчик, более известная как писатель-фантаст Макс Фрай. Анализ многогранной околополитической деятельности окормлявшего PR-армаду Марата Гельмана – отдельная пафосная песня, но это не входит в нашу задачу. Модель эта, новая для России, вполне традиционна в общемировом контексте. Кому, как не писателям, делать предвыборную рекламу, если сила слова – ключевой для этой продукции критерий? А скоро у нас открыто заговорят о применении в политике NLP (нейролингвистического программирования), то есть метода речевого кодирования аудитории… 5. Попытки подтолкнуть власти к новым сценариям для развития страны. Наиболее рафинированный случай – третий выпуск «Особой папки» (нерегулярное приложение к «Независимой газете»), вызванный к жизни американскими бомбардировками на Балканах и посвящённый «неовизантийскому варианту» дальнейшего исторического пути для России. Проект был осуществлён летом 1999 года ядром московского «Эссе-клуба» – писателями и публицистами, тонкими знатоками и интерпретаторами отечественной истории. Не останавливаясь на деталях, отметим, что в качестве точки сборки для поствизантийского пространства авторы выдвигали не Москву и не Киев, а – Севастополь. Трудно сказать, насколько продуктивными могли бы быть эти идеи. Советники власти нашли тогда возможность не услышать подсказку со стороны просвещённых коллег. 6. Электоральные бдения (теоретически, бескорыстные). Памятный пример – акция «Поэты в поддержку Григория Явлинского». Пёстрое содержимое изданного тогда одноимённого сборничка (с подзаголовком «К президентским выборам 1996 года» и бескомпромиссной декларацией «Нравственный императив требует поддержать того, кого считаешь наиболее честным и достойным») никак не затрагивало названного на обложке деятеля: поддержка исчерпывалась именно артикуляцией стихотворцами своей избирательской воли. Перспективное новшество в области политического поведения людей искусства: «способ выразить свою позицию без насилия художника над собой (чем обычно является сочинение поэтических текстов на заданную тему, например, политическую) за счет помещения любых произведений в рамку акции».
Лицом к лицу
Сразу после вступления в должность нового Президента России писатели задались естественным вопросом, не изменится ли в стране внутренняя политика, в соответствии с его предыдущим поприщем. Крымский клуб в Москве организовал акцию «Литераторы – сотрудникам госбезопасности». Собрались представители фронды 60-х-80-х годов, руководство Русского ПЕН-Центра, журналисты. От ФСБ участвовали глава Управления по связям с общественностью Василий Савицкий и главный редактор создававшегося тогда ведомственного журнала Юрий Антошкин. Оба, кстати, оказались авторами нескольких поэтических сборников. Место встречи было подобрано архисимволичное: музей Владимира Маяковского на Лубянке, окружённый комплексом зданий ФСБ. Беседа подкреплялась чтением текстов на тему отечественных служб госбезопасности и их непростых отношений с писателями в разные эпохи. Общий настрой совпал с давним стихотворением минималиста Ивана Ахметьева «Градация»:
Саммит прошёл довольно мирно, хотя кое-кто из писателей, конечно, не удержался, чтобы выложить сразу все претензии к ГБ, накопившиеся за долгую жизнь. Их визави клятвенно уверяли, что российским спецслужбам впредь нет дела до художественной интеллигенции, и рассказывали занимательные эпизоды контактов литераторов и оных служб в дореволюционной России. А еще осенью 95-го года в московском Политехническом музее состоялся арт-турнир «Партия под ключ». Политтехнолог Ефим Островский предложил звёздам акционного искусства тендер на пользование бесхозной, но уже зарегистрированной в Минюсте политической организацией. Основными соискателями были Олег Кулик (Партия животных), Анатолий Осмоловский (партия «Паника»), Александр Бренер. Выступления были предсказуемо неожиданными – так, Бренер от имени своей Партии неуправляемых торпед забросал зал тухлыми яйцами. Ристалище было обрамлено карикатурно-героическими полотнами живописца Дмитрия Канторова из цикла «Избирательная компания». Любопытно, что из полутора десятков шаржированных Канторовым политических партий и течений России до сегодняшнего дня дожила лишь ЛДПР с её бессменным лидером – записным «акционистом». Резонный вопрос: не во встречном ли движении к художественным практикам – а именно к этой области следует отнести эпатаж, кликушество, парадоксальные репризы и гэги главного либерал-демократа – кроется залог жизнеспособности для сегодняшнего политического проекта? Маска «злого клоуна», с которой сросся Жириновский, не только не исчерпывает, но лишь приоткрывает роскошный арсенал артистических средств для современных политиков. (На полное слияние с искусством Владимир Вольфович таки не пустился, отказавшись от обоюдоострого предложения М.Жванецкого взять на себя отделение в его концерте.) С художественной точки зрения интересен случай с актуализацией многозначного тетраграмматона «СЛОН». Логично предположить, что симпатичное и забавное, до игрушечности, название, да ещё с подозрительным уточнением в расшифровке – «Союз людей (выделение моё – И.С.) за образование и науку» – ещё несколько лет назад, в эпоху «звериной серьёзности» перед прошлыми выборами могло бы сработать против озаглавленной так организации. Сегодня же общество откровенно устало от сугубо политиканских жестов, ждёт более творческих и более человечных проявлений амбиций власти.
Подводя итог наблюдениям, хотелось бы подчеркнуть, что все эти новые либо обновлённые явления безусловно заслуживают серьёзного исследования. В терминах геопоэтики, а может быть, постструктурализма? Прав Жиль Делёз, утверждая, что сам по себе феномен власти изучен пока совершенно недостаточно («почему же происходит так, что люди, у которых вроде бы нет своего интереса, тесно смыкаются с властью, выклянчивают себе долю участия в ней?»), и предлагая новые инструменты для его изучения, как например понятие «инвестиций желания, создающих образ власти и повсюду его распространяющих». Быть может, развивая представление о «природе инвестиций желания в общественном теле» (в диапазоне от высокооплачиваемого ангажемента до теоретически бескорыстных бдений), мы сумеем адекватно описать и объяснить, каким образом и почему взаимодействует сегодня со своей властью российское общество?
|