|
Светлана Ильинская Отрицание национального интереса по В. Соловьёву (Гуманизм идеи и современные реалии Российской Федерации) Введение Последнее десятилетие для той территории, которую в годы жизни и творчества великого русского философа Владимира Сергеевича Соловьёва занимала Российская Империя, было эпохой «национального самоопределения». Эпохой, когда граждане наднационального государственного образования, благополучно сожительствовавшие в течение веков, настолько остро «ощутили» свою идентичность и культурные различия, что дело дошло до перекраивания политической карты. Такое словосочетание как «национальный интерес» стало одной из самых распространённых мотивационных установок в политике и главным средством легитимации политических решений. Право на «национальное самоопределение» настолько въелось в политический дискурс, что серьёзно пошатнуло принцип целостности государства. И если страны «просвещённой Европы», поступаясь государственным суверенитетом, всё активнее вовлекаются в процесс интеграции, то в России о стремлении к независимости заявляли руководители как национальных республик, так и «русских» регионов. В научных статьях даже выражалось опасение, что её территория может съёжиться до размеров Великого княжества Московского. И хотя я отношусь к подобным прогнозам с изрядной долей скепсиса, но меня тревожит неумение продуктивно решать «национальный вопрос» и извлекать уроки из прошлых ошибок, присущее российской политике. На мой взгляд, провокация националистических настроений таит в себе серьёзную опасность последующего установления тоталитарных или авторитарных режимов. В эпоху большевизации России с её помощью была куплена поддержка этнических элит, с которыми затем безжалостно расправились. Процесс демократизации также сопровождался раздачей суверенитетов по принципу «сколько сможете проглотить», с последующим усилением «вертикали власти». Казалось бы, катаклизмы прошлого века настолько изменили менталитет живущих в России народов, что изобретённая некогда Владимиром Соловьёвым «русская идея» безнадёжно устарела. Однако прежде чем делать вывод о том, что после всеобщей атеизации населения в течение нескольких поколений, его глубоко христианская философия отрицания национального интереса не актуальна, необходимо всё-таки рассмотреть и оценить возможности её возрождения и использования в современной политической практике для сглаживания межэтнических противоречий. Эта работа – попытка переосмысления философии Соловьёва в контексте метаморфозы, произошедшей с Россией через столетие после смерти мыслителя. Философия В.С. Соловьёва – философия «отречения от национального эгоизма» Для Владимира Соловьёва христианство значило полноту кенозиса - жертвенную самоотдачу и милость, отрицание насилия (хотя отнюдь не толстовское), заступничество за всех сирых и угнетаемых. Но с его именем связана слава не только христианского гуманиста и поборника единения Церквей.[1] Вызывают обширный интерес и работы по национальному вопросу. Во всех странах понимают, что заповеди Христа должны соблюдаться в повседневной жизни между членами общества, но почему-то это правило давно перестало быть обязывающим. Особенно остро проблема встаёт в отношении тех, кого трудно определить, как «ближнего» – других, «иных». Почему-то фенотипические и культурные отличия оказываются непреодолимыми для христианского милосердия. Однако Соловьёв предложил миру нечто новое – христианскую философию отречения от национального эгоизма. Ещё при жизни труды русского мыслителя много критиковали. Как это ни парадоксально: позитивисты – за славянофильство, а патриоты – за «извращение» славянофильства и унизительные характеристики русского прошлого.[2] Сегодня невнимательному читателю может показаться, что Владимир Соловьёв находится в плену у националистического дискурса. Нация, государство для него – «реальное и законченное тело».[3] Однако для того, кто вникнет в идеи русского мыслителя, становится очевидным, что, несмотря на реификацию понятия нации, Соловьёв – суровый критик тех, кто её «обожествляет». Во-первых, национальный интерес по Соловьёву – равнодействующая всех частных интересов, коллективное стремление народа.[4] Во-вторых, всё человечество представляет собой для него «вселенское тело», единый организм. Обращаясь к прошлому человеческого общества, он говорит о единении всех народов «общностью происхождения и торжественностью религиозных идей и правил жизни». Настоящее видится Соловьёву в виде «многообразия наций, стремящихся сплотиться в законченные тела, или государства», для которых не существуют «интересы человечества в целом». Но в будущем всё будет иначе, единение возникнет вновь. «Вселенская Церковь», по Соловьёву, осуждает не многообразие государств, а раздоры и борьбу между нациями, примат национальных интересов над общечеловеческими.[5] О том, что национализм приходит в стремительно модернизирующийся мир на смену пошатнувшейся религии, много писал такой современный исследователь национализма, как Бенедикт Андерсен[6]. Он объяснял эту тенденцию тем, что другие идеологии (либерализм, консерватизм и социализм) не в состоянии ответить на «вечные» вопросы, волнующие людей: о жизни и смерти, болезнях, увечьях, старости и страданиях. Национализм же позволяет ощутить преемственность поколений, он историчен: помнит предков и заботится о потомках. В. С. Соловьёв понимает несовместимость националистической идеологии и христианства, осуждает «доктрину, утверждающую, что нет ничего выше национальных интересов», как «новое язычество, творящее себе из нации верховное божество», «ложный патриотизм, стремящийся встать на место религии». Он говорит о признании Церковью «прав наций», но неприятии «национального эгоизма».[7] Владимир Соловьёв осуждает политику российского самодержавия по культурной гомогенизации населения империи, народов, которые должны оставаться «обособленными членами вселенского организма». Он пишет о «гнусной системе русификации», имея в виду Польшу, но его слова звучат актуально и в более широком контексте. Обрусить для Соловьёва, значит «убить нацию, имеющую развитое самосознание», совершить «национальный грех».[8] Для него этнические различия – не помеха «великому человеческому единству».[9] Осуждая националистическую пропаганду против еврейства в российской печати, Владимир Соловьев говорит о нарушении основных принципов справедливости и человеколюбия порочной практикой традиционного в российском обществе ущемления в гражданских правах, возложения ответственности на евреев за их принадлежность к «семитическому племени». Для него чувство «племенной и религиозной вражды», противное «духу христианства» опасно для будущности России, поскольку развращает общество и приводит к его «нравственному одичанию».[10] Вопрос о том, что свои «евреи» нужны любому обществу, что оно само делает их евреями и что семитов выдумали бы, если бы их не существовало, с тех пор не стал менее актуальным. В ХХ-м веке нему обращались не только Жан Поль Сартр и Ханна Арендт. Уникальность Владимира Соловьёва и его ценность для российской культуры в том, что он осуждает такой подход именно с христианских позиций, поскольку в русской истории наиболее агрессивное неприятие израэлитов наблюдалось как раз со стороны истово верующих православных.[11] Философ пишет о замечательном, с его точки зрения, обстоятельстве в отношениях иудеев и христиан в течение многих веков их совместной жизни. Евреи всегда относились к христианам в соответствии с предписаниями своей религии и закона. В то же время христиане до сих пор не научились относиться к иудеям по-христиански. Соловьёв считает, что, зная «хороший» закон и «совершенные» заповеди, но не исполняя их, христиане поступают куда более дурно, чем иудеи, упорно соблюдающие верность «дурному» закону.[12] Владимир Соловьёв говорит о нравственном оправдании победы ислама над христианством в Азии и Африке, поскольку мусульмане, веря в свой, по его мнению, «не слишком высокий» религиозно-нравственный закон, в отличие от христиан добросовестно исполняют его в личной и общественной жизни.[13] В противовес существовавшим тогда политическим практикам «христианских народов», среди которых царствовала «безбожная вражда и раздор», христианская политика Соловьёва должна была приготовлять пришествие царства Божия для всего человечества. Мыслитель отрицает «национальную политику» как политику удовлетворения «своих интересов» отдельным народом или государством. Говоря об англичанах, которые ради собственной выгоды «морят голодом ирландцев, давят индусов, насильно отравляют опиумом китайцев, грабят Египет», он утверждает, что если возможен только «такой патриотизм», лучше отказаться от этого людоедства, чем от совести. Уверения в том, что английское владычество несёт приобщение к цивилизации низшим расам, по мнению В. Соловьёва, лишь прикрывают выгоду разговорами о призвании, которое не является для них нравственной обязанностью. А политическое людоедство немцев проявляется в том, что они не только грабят народы, но путём поглощения (ассимиляции) уничтожают в них саму народность, внутреннюю сущность. [14] Соловьёв предостерегает от доминирования национальной солидарности над всеми остальными видами солидарности, поскольку пределы «своего интереса» в ней отсутствуют. Для мыслителя неважно кто, когда и в какой мере грешил национализмом (таким образом, снимается проблема мщения, столь актуальная сегодня на постсоветском пространстве, особенно в странах Прибалтики), философ призывает человечество к тому, чтобы этот грех больше не возводился в праведность, поскольку стремление к обогащению и усилению нации приводит к деградации до грани язычества. Хотя христианство упраздняет национализм (но не народность!), из-за нежелательных волевых элементов в народе может возникать стремление обособиться, тогда положительная сила его народности превращается в отрицательное усилие национализма. Таблица[15] 1 Основные отличия политики национального интереса и христианской политики | № п/п | Политика национального интереса | Христианская политика | | 1 | Проблема существования | Проблема достойного существования | | 2 | Присвоение особых прав | Признание нравственных обязанностей | | 3 | Преследование своих целей | Исполнение долга | В 1912 году А.А. Сидоров писал в своей работе «Инородческий вопрос и идея федерализма в России» о том, что федеративная идея, а также идея о национальных автономиях и «национальном самоопределении» (якобы навеянные вольнодумными трудами Л. Толстого и В. Соловьёва), ослабляют единство России, созданной не федеративными договорами, а «из самой себя», вследствие стремления обрести устойчивые границы, оградиться от набегов кочевников, найти выходы к морям и укрепиться на их берегах.[16] Однако выступления Соловьёва в защиту инородцев не имеют ничего общего с призывами к территориальной или политической автономизации России, скорее, они направлены на сохранение культурного разнообразия. Казалось бы, на каком основании философ говорит о единстве человечества с позиций православного христианства, когда в мире существует большое количество различных конфессий? Я полагаю, что ответ на этот вопрос можно найти не только в «Великом споре и христианской политике», где Соловьёв пишет о необходимости согласования, взаимодополнения церквей, но и в «Краткой повести об антихристе». Тот факт, что в этом произведении «папство опростилось», «протестантство очистилось от отрицательных тенденций», среди евангелистов «остались лишь искренне верующие», русское православие соединилось с лучшей частью староверов, а также произошло слияние обновлённых церквей перед лицом опасности воцарения царства Сатаны, несомненно, свидетельствует о том, что для мыслителя различия между их обрядами вовсе не являлись непреодолимыми препятствиями. Антихрист же для него никто иной, как «вертидырник» или «дыромолай»[17], потому что проповедует мнимое царство Божие, за его словами нет ничего, кроме любви к самому себе. Вот почему, несмотря на объединение всех церквей и земель в мире, а также прогрессивные социально-экономические реформы, герой повести всё-таки антихрист из-за отсутствия у него духовности. Такими же антихристами, с моей точки зрения, становятся этнические элиты, когда ради достижения политической власти проповедуют «национальное самоопределение» во имя народного блага, но за этими словами даже не пустота, будто дыра в стене, а жажда славы, власти и личного обогащения. Актуален ли Соловьёв в изменившемся мире? Казалось бы, проповедуя христианскую политику по Соловьёву для разрешения межэтнических конфликтов в современной России, мы наталкиваемся на очевидное противоречие. Можно понять мыслителя, видевшего миссионерскую роль русского народа в том, чтобы соблюдать христианские заповеди по отношению к нехристианам, поскольку для него «инородцы» находились на другом, дохристианском, уровне развития. Пропаганда православной этики в этой ситуации может рассматриваться в качестве просвещения и приобщения неразумных. Однако сегодня примирение всех российских народов под сенью Церкви неприемлемо хотя бы потому, что непременно было бы воспринято как попытка ассимиляции в крайней её форме. Кроме того, несмотря на многовековое опровержение этой гипотезы российской историей, среди современных учёных высказывается мнение о конфликте культур или цивилизационной пропасти между христианским и мусульманским миром.[18] Владимир Соловьёв также констатировал, что в современной истории западная цивилизация и мусульманский мир, переживая упадок, сталкиваются в постоянном противоборстве. В молодости философ даже верил, что третьей силой, способной вывести человечество из духовного кризиса, суждено стать России.[19] Поскольку Россия по-прежнему является страной нескольких мировых религий, для переосмысления философии Соловьёва в контексте разрешения межэтнических противоречий нельзя обойти вопрос о его отношении к иудаизму, мусульманству и буддизму. Очевидно, что между иудаизмом и христианством Соловьёв не видит глубоких противоречий. Его статья «Еврейство и христианский вопрос», слова о «Священном Писании евреев и христиан», наполненном положительным духовным содержанием явно свидетельствуют об этом.[20] Читая высказывания о Мухаммеде, как о «человеке правдивом», которого нельзя обвинить в злом умысле (по мнению автора, тот просто заблуждался, считая себя пророком), понимаешь, что для Соловьёва никакого «конфликта культур» между мусульманами и христианами не существовало.[21] О буддизме же Соловьёв упоминает в связи с новыми течениями в христианстве, обнаруживая при этом неодобрительное отношение к «пустоте» этой религии и «карьере», сделанной Буддой «без мученичества». Получается, что различия укладов жизни народов для Соловьёва не имели существенного значения, но, отказываясь дробить человечество по национальным или культурным признакам, он признавал религиозную границу. Философ всегда был противником религиозного синкретизма, проповедующего равноценность различных религий и идею новой, «высшей» универсальной религии, окончательно стирающей границы между ними. Об огромном историческом значении индийской духовности он писал неоднократно, но возрождение «буддизма» на Западе считал ничем иным, как изменой собственной духовной традиции. Сам он всегда рассматривал новозаветную религию, как высшую и полную религиозную истину, открывшуюся человечеству в истории, в то же время был решительным противником религиозного фанатизма и нетерпимости.[22] О превосходстве христианства над другими верованиями Соловьёв писал постоянно, но его критика в адрес ислама и буддизма никогда не распространялась на народы, их исповедующие. Мусульмане, по мнению Соловьёва, имели преимущество в том, что их жизнь согласовалась с их верой. И хотя вера их не была истинна, зато жизнь – не лжива. А критика русским философом даосизма не имела ничего общего с отрицанием культуры и тысячелетнего опыта китайского народа. Но при этом Соловьёв никогда не смог бы поставить Будду или Магомета рядом с Христом. В.М. Межуев говорит о сложности идентификации России по национальному признаку не столько из-за присущего ей этнического многообразия (поскольку, за редким исключением, ни одно из национальных государств не является моноэтничным), сколько из-за выключенности из того цивилизационного пространства, которое способно придать этому многообразию культурное единство. По мнению автора, в общественном сознании россиян существование России всегда обосновывалось обращением к сверхнациональной или интернациональной идее, заключавшей в себе универсальный, объединительный смысл, поэтому Россия обречена своей историей либо оставаться наднациональным государством, либо окончательно распасться. Вот почему этот автор заново обращается к идеям В. Соловьёва, для которого Россия единая, независимая и великая держава, созданная не ради материального, а ради достойного существования народов, соответствующего некой высшей моральной цели, лежащей за пределами национального бытия отдельного народа. Величие России не в национальном обособлении и самоограничении, а в её национальном самоотречении, в преодолении национального себялюбия во имя человеческого единства и сплочения. Межуев считает, что, ориентируясь на понимание Соловьёвым нации как этапа, ступени к общечеловеческому и универсальному, Россия может открыть для себя и мира иной путь вхождения народов в современную цивилизацию. Путь, основанный не на соперничестве и вражде, не на столкновении национальных амбиций и интересов по поводу создания собственного государства, а на сотрудничестве народов в рамках общего для них государства, позволяющего им равноправно сосуществовать друг с другом и равномерно развиваться в культурном и цивилизационном плане. Суть этого открытия, по его мнению, в переключении энергии каждого народа с задачи создания собственного национального государства на развитие своей национальной культуры.[23] Э.А. Баграмов в своей статье о перспективах неоевразийства утверждает, что в России не приемлем национализм в европейском понимании, и обращается к философии Соловьёва, упраздняющей его, побуждающей отречься от национального эгоизма во имя нравственного долга – солидарности с другими народами. Он считает, что сегодня всё актуальнее высказывание русского философа о том, что роль России заключается в интеграции разделённого человечества.[24] Я тоже полагаю, что в связи с изменившейся ситуацией выросло значение Соловьёва, уже не как русского, а как мыслителя мирового масштаба. Труды философа, написанные в эпоху подъёма русского националистического движения, в наше время вовсе не теряют своей актуальности, просто требуют некоторого переосмысления в контексте исторических событий последнего столетия. Подлинного расцвета русского национализма в царской России так и не наступило, прежде всего, потому что её подданные были лояльны короне, а не нации. После революции большевики, в отличие от своих политических противников, для которых Россия могла быть только «единой и неделимой», осуществили административное деление страны по этнотерриториальному признаку, институционализировав таким образом этничность. Учёные по-разному оценивают годы советской власти: кто-то говорит о массовом геноциде народов, кто-то считает, что финансовые средства распределялись в ущерб российской глубинке, направлялись на развитие национальных республик. Сторонники «имперского» видения Союза считают, что «достанься», например, Таджикистан не России, а Англии, это не сказалось бы отрицательно на его социально-экономическом развитии.[25] Однако, благодаря советской власти отдельные (наиболее крупные) этносы получили свою псевдогосударственность (союзные и автономные республики). Для народов, ранее не имевших письменности, она была изобретена. Спонсировалась этническая «высокая культура»: у каждой республики был свой «великий» писатель, поэт, композитор и т.д.[26] Этничность (национальность в советской терминологии) означала принадлежность к статусной группе, была мощным инструментом межгрупповой конкуренции и получала систематическую поддержку со стороны государства. С распадом государственной власти она осталась единственным эффективно функционировавшим институтом.[27] С моей точки зрения, в переходные периоды рост националистических движений бывает обусловлен не только социально-экономическим, но и идеологическим кризисом. Если в начале ХХ-го века к утрате религии и традиционных лояльностей в России привело революционное движение, то в его конце националистический всплеск легко объясняется крахом коммунистической идеологии. Марксизм-ленинизм был не просто идеологией, в Советском Союзе он выполнял функции объяснительной мировоззренческой системы, своего рода религии, но с началом демократизации и либерализации его кризис был неизбежен. Такие, по выражению Л. Полякова[28], идеологические кентавры, как «социалистическое правовое государство» и «плановая рыночная экономика» не могли просуществовать долго. Когда-то, во второй половине XVIII-го века, национализм пришёл в страны раннего капитализма на смену религии, стал «новой верой», ради которой стоило бороться и умирать, теперь, в конце ХХ-го, он стремительно распространился на посткоммунистическом пространстве вместо «пустоты» материализма, привнеся некоторую иллюзию «духовности». На этот процесс повлияло также отсутствие в России единой нации в гражданском смысле этого слова. Подданный в Российской Империи был лоялен короне, а не государству. Попытка формирования советского гражданина имела, без сомнения, успех, но эта идентичность рухнула вместе с Советским Союзом, уступив место этнической. Таким образом, есть государство – Россия, но оно не является nation-state, русские в нём – это не граждане государства, а один из населяющих этносов. Более того, «сами русские так и не разрешили проблему своей идентичности в новейшее время»[29]. Зато «пробуждение национального самосознания» охватило республики, оказавшиеся в роли метрополий, в которых теперь русские и прочие меньшинства стали «инородцами». На смену русификации пришла коренизация, проявившаяся в массовом принятии вторых государственных языков и их обязательном изучении в школах, выдавливании некоренных этносов из властных структур, изобретении новой истории в духе «цивилизационно-этнографического романтизма»[30] (вплоть до «арийских» предков, империи Чингисхана и т.д.). Но это не решило проблемы. Борьба за «этнические права»[31] набирала обороты, национальные аппетиты оказалось очень трудно удовлетворить. За статус республики или хотя бы культурной автономии стали бороться уже не национальности, а народности по советской классификации. Налоги, уплачиваемые всем населением субъекта федерации, расходовались на развитие «коренной» культуры. Вот что говорится о «реестре базовых человеческих потребностей» малочисленных народов в книге известного российского этнографа Валерия Тишкова устами Веналия Амелина, отвечающего в Администрации Оренбургской области за политику в области межэтнических противоречий и много сделавшего для поддержки культурного многообразия и политического представительства меньшинств в данном регионе: «Чем больше мы делаем и чем больше даём, тем больше требуют. До этого не знали национально-культурной автономии, и всё было тихо, а сейчас дай всё – от зданий до компьютеров».[32] Вот ключевое слово, ради которого сегодня разыгрывается националистическая карта в России: «дай»! Ради дополнительных финансовых ресурсов (в чём бы это ни выражалось – от специальных поступлений в региональных бюджет до уменьшения отчислений в бюджет федеральный) и говорят о возрождении национально-культурных ценностей. Борьба за «независимость», искусственное раздувание, изобретение отличий у ассимилированных народов (например, в Поволжском регионе), чаще всего, нужны только так называемым этническим предпринимателям ради политической карьеры, а не для самостоятельного решения насущных проблем региона. Политические заявления сепаратистского характера чаще всего оказываются обыкновенным шантажом. Требование дотаций или субсидий, вплоть до финансирования «культурных особенностей» – свидетельство того, что психология «младшего брата» для политических элит многих народов так до сих пор и не преодолена. «Экономические» суверенитеты, подобные башкортостанскому или татарстанскому, в логике Соловьёва я воспринимаю как национальный эгоизм, характеризующийся максимизацией выгоды от нахождения в составе Российской Федерации. Вследствие «срединного» географического положения этих республик отпадает необходимость в охране государственных границ, а «особый» договорной статус в федерации позволяет минимизировать отчисления центру. То есть, мы опять имеем пример национального эгоизма, стремления соблюсти «свой интерес» за счёт других народов. [Для чистоты гипотезы можно отвлечься от того обстоятельства, что особый статус отдельных республик или наличие в них оффшорных зон вследствие коррупции в региональных администрациях так и не прибавили благосостояния их населению.] В таком историческом контексте для россиян наиболее благоприятным становится способ развития, основанный на философской концепции Владимира Соловьёва, который для целей практической политики можно описать как экстерриториальную культурную автономию и постепенное «размывание границ» этнотерриториальных «тел» федерации. В соответствие с ней энтузиасты гражданского общества, активисты общин могут сохранить культурное разнообразие России гораздо лучше государственных институтов, которые, напротив, приводят к унификации и стандартизации этнокультур. В мировоззренческой логике русского философа, ощущать свою «русскость» можно не только в центральных областях России, а для того чтобы развивать национальную татарскую культуру, совсем необязательно проживать в суверенном Татарстане. Заключение Итак, пророчество философа не сбылось. «Национальные тела» вместо того, чтобы слиться в единое «общечеловеческое тело», стали распадаться на многочисленные «этнические тела», мотивируя это тут же изобретёнными культурными отличиями. Но, как мне кажется, при всём идеализме философии Владимира Соловьёва («русская идея», «историческая роль России» – а какая философия не идеалистична?!), способ решения межэтнических проблем им предложен крайне эффективный. Отказ от национального обособления, смещение политических усилий с задачи как можно большей суверенизации на развитие национальной культуры, отказ от этнических амбиций во имя сотрудничества – самый эффективный способ создания экстерриториальной культурной автономии для гражданина. По аналогии с «русской идеей» эту концепцию можно назвать российской идеей. Российской, потому что сотрудничество может состояться только в том случае, если это самоотречение произойдёт со стороны всех народов, населяющих Российскую Федерацию. Я полагаю, что современная российская «почва» для единения этнических «тел» – самая благодатная. Как сам Соловьёв, пройдя через безоглядную веру, а затем неверие, ощутил сознательное и глубокое христианское чувство, так и россияне могут прийти к осмысленному гуманизму после нравственной деградации постсоветской эпохи, которую, памятую о лживости националистических «пророков», можно сравнить с периодом воцарения соловьёвского антихриста. В логике мыслителя наличие национального интереса предполагает присутствие и национальной совести. Я полагаю, что концепция Совести могла бы стать символом единения, спайкой так называемого конфликта культур. Список литературы Андерсен Б. Воображаемые общности. Размышления о происхождении и распространении национализма// Этнос и политика. Хрестоматия, автор-составитель А.А. Празаускас. М.: Издательство УРАО, 2000. Асимметричная федерация: Взгляд из центра, республик и областей. Под ред. Л.М. Дробижевой. М.: Изд-во института социологии РАН, 2000. Баграмов Э.А. Национальные идеи в евразийском контексте// Россия в XX веке. Проблемы национальных отношений. М.: Наука, 1999. Лосев А. Владимир Соловьёв и его время. М.: Прогресс, 1990. Малахов В.С. Скромное обаяние расизма. М.: 2001. Межуев В.М. Россия в поисках идентичности// Взаимодействие политических и национально-этнических конфликтов (Материалы международного симпозиума 18-20 апреля 1994 г.). М., 1994. Плешаков К. Сквозь заросли мифов// Pro et Contra. Распад и рождение государств. М., Весна 1997. Поляков Л.В. Как Россия нас обустраивает. М., 1996. Сербиненко В.В. Владимир Соловьёв: Запад, Восток и Россия. М.: Наука, 1994. Сидоров А.А. Инородческий вопрос и идея федерализма в России// Этнос и политика. Хрестоматия, автор-составитель А.А. Празаускас. М.: Издательство УРАО, 2000. Соловьёв В.С. Сочинения в 2-х томах. М.: Мысль, 1990. Соловьёв В.С. Чтения о богочеловечестве. Философская публицистика. М.: Правда, 1989. Тишков В.А. Общество в вооружённом конфликте (этнография Чеченской войны). М.: Наука, 2001. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций и переустройство мирового порядка (отрывки из книги)// Pro et Contra. Распад и рождение государств. М., Весна 1997. Хорунжий С. http://vehi.narod.ru/soloviev/horuzhy.html Янов А.Л. Россия против России. Очерки истории русского национализма 1825-1921. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999.
|
