Разделы сайта

Программные документы
Темы сайта

Анонсы, объявления
Последние новости
Пресс-релизы
Архив новостей
Стенограммы выступлений

Статьи и интервью СЛОНов
СМИ про СЛОНа
Открытая партийная газета
Книжная полка

Персональные страницы
Адреса представителей
в регионах

Счетчики

В.В.Лапаева. – Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2004, №1.

Наука, общество, государство: правовые формы взаимоотношений и пути их совершенствования*

Радикальные преобразования в нашей стране, сопровождавшиеся резким ослаблением ее научно-технического потенциала, совпали с усилением в мире процессов глобализации. Точнее было бы сказать, что реформы были порождены общей тенденцией к глобализации и в этом смысле объективно обусловлены. Многие негативные последствия реформ, судя по всему, также были объективно неизбежны. Но обвал научно-технического потенциала страны – это в значительной мере результат действия разного рода субъективных факторов, связанных в, том числе, и с дефектами проводимой государством научно-технической политики. В итоге страна оказалась перед трудным выбором: или окончательно смириться с ролью сырьевого придатка развитых государств (что неизбежно ведет к интеллектуальной отсталости, экономической зависимости, подрыву национальной безопасности, разрушению демократических основ социальной жизни в результате все большей концентрации богатства и власти в руках немногих людей), или путем мобилизации усилий и ресурсов на развитии науки, технологий и высокотехнологичных секторов промышленности совершить рывок к современному постиндустриальному обществу.

Очевидно, что стратегия прорыва - это единственно достойный для России выбор. Именно такая стратегия провозглашена в ряде официальных документов последнего времени. Однако серьезность этих намерений государства не подтверждена надлежащим ресурсным обеспечением. Так, в утвержденных Президентом РФ[1] «Основах политики Российской Федерации в области развития науки и технологий на период до 2010 г. и дальнейшую перспективу»[2] (далее – «Основы…») развитие науки было отнесено к числу высших приоритетов российского государства, фундаментальная наука признана одним из стратегических национальных приоритетов Российской Федерации, а в качестве главной цели государственной политики в области науки и технологий был обозначен переход к инновационной экономике. Но при этом, согласно приложению к «Основам…», средства на финансирование науки (т.е. исследований и разработок гражданского назначения[3]) предполагается довести до указанных в ст.15 Федерального закона «О науке и государственной научно-технической политики» четырех процентов расходной части федерального бюджета только к 2010 г. Между тем, когда в 1996 г. принимался закон о науке, законодатель установил в здесь цифру в 4%, имея в виду лишь создание нормальных условий для функционирования государственного научного комплекса, а вовсе не экстраординарные усилия науки по научному обеспечению в короткие сроки структурной перестройки экономики и переводу ее на инновационный путь развития. А если учесть, что максимальная цифра реального финансирования науки составила лишь 2,47% от расходной части бюджета (этот «пик» был достигнут в 1997 г.), то станет ясно, что для восполнения потерь науки за эти годы нужны средства иного порядка, чем те, что обещаны к 2010 году.

Как отмечается в Сводном аналитическом докладе Счетной палаты РФ «Основные проблемы и условия эффективного воспроизводства отечественного научного потенциала» (утв. коллегией Счетной палаты Российской Федерации 27.12.2002 г.), планируемый в настоящее время рост объемов финансирования науки из федерального бюджета «не может обеспечить своевременные и кардинальные изменения условий функционирования научной сферы, а также решения задач социально-экономического прогресса страны»[4]. Более того, остается неясным, какие именно параметры финансирования науки необходимы для решения стоящих перед страной задач. Проверки Счетной палаты показали, что «основной проблемой концептуального обеспечения развития науки является отсутствие в нем определения требуемых для России масштабов развития науки и уровня ее государственной поддержки посредством анализа соответствующих экономических пропорций, в первую очередь наукоемкости ВВП и определения их пороговых значений»[5].

Если брать за ориентир зарубежный опыт, то долю расходов на науку следует рассчитывать (и фиксировать в законе) не от расходной части бюджета, а от внутреннего валового продукта (ВВП). Как показывает этот опыт, чтобы обеспечивать значительный прирост национального ВВП за счет наукоемких инноваций, нужны, что затраты на науку не ниже 2-3% ВВП. Например, страны Еврсоюза в настоящее время тратят на научно-техническое развитие в среднем 1,94% ВВП, США – 2,7%, Япония - 2,98%[6]. В России эти средства (поступающие как из бюджетных, так и внебюджетных источников финансирования) составляют всего 1,37[7]. Кроме того, важно учитывать и существенное отставание России от развитых стран по показателю ВВП на душу населения, и катастрофическое старение основных фондов отечественного научно-технического комплекса, и постепенное разрушение кадрового потенциала науки, (связанное, прежде всего, с заметным сокращением численности наиболее продуктивной средневозрастной прослойки, через которую осуществляется связь поколений в науке) т.п. Очевидно, что масштабы задач по модернизации российской экономики с учетом той роли, которая отводится науке в этом процессе, требуют не только выполнения (причем, сейчас, а не к 2010 г.), но и существенного перевыполнения тех объемов бюджетного финансирования, которые предусмотрены действующим законом о науке.

Не согласуются с тезисом о приоритетном развитии науки и ряд иных положений «Основ…». Прежде всего, речь идет о предполагаемом лишении научных организаций льгот по уплате налогов на имущество и землю. Обещание компенсировать эти потери из бюджета (подпункт 3 п.28 «Основ…») не может успокоить научное сообщество, умудренное горьким опытом последних лет: по мнению лидеров научных профсоюзов, на практике «величина компенсации будет рассчитываться по оценкам БТИ и земельных кадастров, а реальные налоги местные власти устанавливают по рыночной стоимости. То есть суммы могут различаться в разы»[8]. Благодаря усилиям руководства РАН и представителей научного сообщества в Государственной Думе, принятый Думой 17 октября 2003 г. закон "О налоге на имущество организаций" предоставил научным организациям академий наук, имеющим государственный статус, двухгодичную отсрочку по уплате налога на имущество. Однако это временное послабление не распространяется на отраслевую и вузовскую науку. Кроме того, остается нерешенным вопрос о льготах по уплате налогов на землю (принятый недавно Земельный кодекс РФ предполагает, что научные организации должны платить за пользование земельными участками, однако соответствующие поправки в Налоговый кодекс РФ еще не внесены).

Обращает на себя внимание расплывчатость и нечеткость тех формулировок данного документа, которые касаются ресурсного обеспечения предлагаемой научно-технической политики. Так, остается не ясным, распространяется ли тезис о необходимости «концентрации бюджетных ресурсов на реализации приоритетных направлений развития науки, технологий и техники…» (абз.4 подпункта 1 п.28 «Основ…») только на прикладную науку, или он относится также и к фундаментальным исследованиям. И хотя в «Основах…» нигде прямо не говорится о том, что государственная поддержка фундаментальной науки будет сконцентрирована на приоритетных направлениях, есть все основания полагать (учитывая параметры финансового обеспечения научной деятельности), что авторы «Основ…» придерживались именно такого подхода. Кстати, и некоторые официальные высказывания Президента РФ дают основания для подобной интерпретации положений рассматриваемого документа[9].

В данной связи следует иметь в виду, что действующее законодательство не содержит правовых оснований для ограничения государственной поддержки фундаментальной науки лишь сферой приоритетных направлений. Согласно ст.17 Федерального конституционного закона “О Правительстве Российской Федерации”, правительство «обеспечивает государственную поддержку фундаментальной науки, имеющих общегосударственное значение приоритетных направлений прикладной науки». По смыслу этого положения государство в лице правительства берет на себя обязанность поддерживать всю фундаментальную науку, а избирательный подход (т.е. поддержка только приоритетных направлений) применим лишь к прикладным исследованиям. Именно в этом смысле следует понимать и соответствующие положения ст.11 закона о науке. Данный подход, разумеется, не исключает целесообразности выделения в рамках фундаментальной науки приоритетных направлений, из него лишь следует, что государственная поддержка этих исследований не должна осуществляться в ущерб остальной науке.

Но при всей важности формально-правовой стороны вопроса, основная проблема связана с тем, что предполагаемая ориентация на сокращение исследовательского фронта фундаментальной науки и концентрацию ресурсов на приоритетных направлениях лишь на первый взгляд соответствует неким современным тенденциям по специализации научных потенциалов различных стран в условиях глобализации. На самом деле подобная практика, по мнению специалистов, по существу еще не сложилась. Даже в развитых странах выбор приоритетов в сфере фундаментальных и прикладных исследований сводится к тому, что «составляются некие перечни приоритетов, но поневоле они формулируются так широко, настолько в общем плане, что фактически любую отрасль науки и любое ее ответвление не так уж трудно под этот перечень подвести»[10]. Там же, где удается достаточно четко выделить отдельные приоритетные направления исследований, повышенное внимание именно к этим направлениям отнюдь не означает перекрытие «финансового кислорода» остальной «неприоритетной» науке. При этом речь по преимуществу идет о прикладных исследованиях, т.к. в сфере фундаментальной науки государства, имеющие развитую науку, стремятся сохранять целостность сложившегося исследовательского фронта, руководствуясь историческим опытом, который показывает, что в сфере фундаментальных исследований «прорывы бывают как раз там, где их не ожидали»[11].

Эта размытость и нечеткость приоритетов, позволяющая сохранить объективное единство и взаимосвязь научных направлений, для науки как самостоятельного социального института является позитивным фактором, ограждающим ее от излишнего давления со стороны политических и экономических институтов. Если же Россия из-за недостатка средств уже в ближайшее время пойдет по пути жесткого фиксирования научных приоритетов в области фундаментальных исследований и ограничит государственную поддержку фундаментальной науки этими приоритетами, то такой подход будет иметь разрушительные последствия для всего отечественного научно-технического комплекса. Тем более, что имеющийся у страны опыт отбора национальных научно-технологических приоритетов пока трудно назвать обнадеживающим[12].

Эти и другие внутренние противоречия «Основ…» в полной мере нашли отражение в проводимой Правительством РФ экономической политике. Так, Программа социально-экономического развития Российской Федерации на среднесрочную перспективу (2003 – 2005 годы)[13], провозгласившая курс на перевод страны с экспортно-сырьевой ориентации на ускоренное развитие перерабатывающих секторов экономики, не только не ставит проблемы научного и инновационного развития во главу угла, но, напротив, содержит целый ряд установок, способных ухудшить и без того тяжелое положение в научно-технической сфере.

Прежде всего, в Программе более откровенно, чем в «Основах…» выражено намерение ограничить государственную поддержку науки (в том числе и фундаментальной науки) лишь приоритетными направлениями исследований. Об этом свидетельствует, в частности, положение п.5.1 Программы о необходимости «оптимизации структуры и состава государственного сектора науки с учетом изменений в отраслевых приоритетах науки и развития наиболее перспективных направлений научных исследований (нанотехнология, биотехнология и др.)». Кроме того, в Программе прямо формулируется задача сокращения государственного сектора науки. В качестве мер, которые предполагается реализовать в ближайшее время (наряду с декларативно сформулированными тезисами о «поддержке фундаментальных исследований», «поддержке ведущих научных школ», «обеспечении эффективного взаимодействия организаций частного и государственного сектора науки» и т.п.) содержится весьма конкретная установка на акционирование и приватизацию организаций, относящихся к государственному сектору науки. При этом предполагается «ликвидация государственных научных организаций, утративших научный профиль или не имеющих достаточных кадровых и материально-технических ресурсов»[14] (ясно, что такому критерию будет соответствовать большинство научных организаций).

Судя по всему, основной удар непродуманной и поспешной приватизации вновь придется по отраслевой науке, которая уже существенно пострадала в результате первой волны приватизации начала 90-х годов, проведенной без сколько-нибудь серьезного учета специфики научно-технической деятельности[15]. Весьма показательно, что в качестве одного из основных критериев для приватизации или ликвидации государственных организаций отраслевой науки в настоящее время предлагается уровень приватизации соответствующих отраслей промышленности, который намереваются распространить и на отраслевую науку. Так, выступая на парламентских слушаниях в Государственной Думе 25 марта 2003 г., заместитель министра промышленности, науки и технологий А.С.Кулагин следующим образом сформулировал подход министерства к данной проблеме: «Если сопоставить количество государственных научных организаций с количеством государственных предприятий, действующих в соответствующей сфере, то мы увидим разительную картину. Например, автомобильная отрасль – приватизация 100 процентов и 16 государственных научно-исследовательских институтов, включая один ГНЦ. Химическая отрасль – 98 процентов приватизации – 21 государственный НИИ … и так далее. Спрашивается, нужно ли сегодня в государственной собственности сохранять, скажем, институт или что-то в этом роде? Является ли государство сегодня непосредственным заказчиком конкретных разработок у такого рода института? И если не является, если нет необходимости содержать такой государственный институт и, соответственно, тратить деньги на его содержание, то тогда надо какое-то решение принимать: либо об упразднении этого института, либо о его приватизации и так далее»[16].

Однако то обстоятельство, что государство не является заказчиком разработок в области автоэлектроники, не может служить основанием для ликвидации данного направления исследований и разработок, совершенно необходимого для развития отечественной промышленности. А речь по существу идет именно о ликвидации этого направления, поскольку без государственной поддержки оно не сможет выжить. Обычные в этих случаях ссылки на зарубежный опыт, где наука успешно развивается и в частном секторе, применительно к нынешней российской ситуации несостоятельны. В развитых государствах функционирование науки обеспечивается (помимо эффективной государственной поддержки и давно сложившихся формы интеграции науки и образования) целой системой институтов гражданского общества: это и бизнес, и разного рода научные, благотворительные, венчурные и т.п. фонды, стимулируемые государством к деятельности по развитию науки. Но у нас нет, и в обозримой перспективе не будет такого развитого гражданского общества и присущих ему форм поддержки науки. Российский частный бизнес (за редкими исключениями, относящимися к добывающей промышленности) не сможет, даже если вдруг захочет, обеспечить необходимый для современной промышленности уровень НИОКР. А предпринимаемые сейчас усилия по интеграции науки и образования, еще не скоро дадут значимую для науки отдачу.

О серьезности намерений по приватизации и ликвидации организаций государственного научно-технического комплекса говорит тот факт, что они полностью вписываются в общую экономическую стратегию правительства, сформулированную в среднесрочной программе экономического развития. Суть этой стратегии состоит в том, чтобы оживить перерабатывающую промышленность, не затрагивая интересов сырьевого сектора экономики. А авторы программы гордятся тем, что предлагают реформирование «без проигрывающих»[17]. Однако логика экономической жизни предполагает, что проигравшие все-таки будут, и в их числе окажутся государственные научные организации, а также предприятия государственного научно-технического комплекса, подпадающие под общую политику приватизации государственных унитарных предприятий.

Подобное отстранение государства от осуществления им своих основных функций (в том числе и функций, связанных с поддержкой науки) нередко оправдывают тем, что государственное присутствие в экономике сопровождается коррупцией (по формуле: «Чем больше государства в той или иной сфере, тем больше коррупции»). В условиях широкого распространения в обществе антигосударственных настроений этот тезис звучит, на первый взгляд, привлекательно – в духе известной либеральной идеи минимизации государства в пользу гражданского общества. Однако на самом деле здесь все поставлено с ног на голову: недостатки коррумпированного российского чиновничества с наивной простотой делают аргументом в пользу отрицания государственного начала как такового. Но подобная простота хуже воровства: мало того, что чиновники воруют, этим воровством еще и обосновывают отказ государства от выполнения его непосредственных функций, связанных с решением важнейших общенациональных задач. В этой логике рассуждений презюмируется, что поскольку государство (которое по сути дела отождествляют с коррумпированным чиновничеством) не в силах побороть коррупцию, ему надо уйти из тех сфер, где сильна коррупция. Поэтому подлинное содержание исходного тезиса состоит в следующем: «Чем больше коррупции, тем меньше должно быть государства». Отсюда ясен антигосударственный смысл подобной позиции. Это особенно хорошо видно на примере науки, применительно к которой можно сказать, что минимизация государственного участия в данной сфере (под флагом ликвидации избыточных функций государства) будет осуществлена не в пользу общества, а как раз в пользу коррумпированного чиновничества. Ведь именно этому чиновничеству собираются дать возможность нажиться на приватизации отечественной науки (которая, кстати, будет осуществляться одновременно с земельными участками) вместо того, чтобы добиваться надлежащего выполнения государственных функций по ее поддержанию и развитию.

Не оспаривая в целом тезис о необходимости сокращения избыточных функций государства, хочу сказать, что минимизация государства должна означать не ослабление государства и отказ от его важнейших функций, а концентрацию ресурсов и усилий на главных, прорывных направления развития страны, к числу которых в настоящее время, несомненно, относится развитие науки и технологий. Применительно к науке речь в настоящее время должна идти не о снижении государственных расходов, а, напротив – о резком увеличении этих расходов при повышенном внимании государства к проблеме обеспечения эффективного использования средств по назначению. Поэтому заслуживает поддержки позиция председателя Комитета Государственной Думы РФ по бюджету и налогам А.Жукова, который считает неверной ориентацию на обеспечение экономического роста путем снижения государственных расходов. Задача, по его мнению, состоит в том, чтобы сделать государственные расходы более эффективными, что предполагает как раз повышение расходов на фундаментальную науку, а не на производство[18]. К сожалению, эта позиция не имеет достаточно серьезной, организованной поддержки в Государственной Думе.

В данной связи следует отметить, что, несмотря на усилия отдельных депутатов, понимающих значение науки как важнейшего фактора формирования новой экономики и преобразования всей системы социальных отношений, федеральный парламент в целом, как правило, руководствуется в этом вопросе той политической линией, которая вырабатывается в рамках исполнительной ветви власти. Основная задача законодателя в данной области - формирование соответствующей законодательной политики – по существу остается не решенной. Об этом достаточно наглядно свидетельствуют парламентские слушания по проблемам совершенствования законодательных основ научной деятельности (декабрь 2002 г.) и правового обеспечения финансирования научной сферы (март 2003 г.). Выводы обоих слушаний по сути дела свелись к рекомендациям правительству разработать и внести в Государственную Думу в качестве законодательной инициативы предложения по совершенствованию законодательства о развитии науки, техники и технологий. При этом тексты рекомендаций не дают концептуальных ориентиров для такой работы, а содержат лишь перечень законопроектов, которые предлагается включить в план законопроектной работы правительства, и пожелания общего характера о необходимости уточнения «основных юридических понятий права в науке», «предметов ведения в области науки», «распределения полномочий субъектов права в науке», правового статуса бюджетных и внебюджетных средств и т.п.

В настоящее время роль высшего законодательного органа в формировании законодательной политики в сфере развития науки и технологий все больше сводится к своего рода экспертизе законопроектов, разрабатываемых органами исполнительной власти и вносимых правительством в качестве субъекта законодательной инициативы. Причем, депутаты, не имея собственной концепции развития законодательства о науке, вынуждены работать в русле той законодательной политики, которая формируется правительством, и прежде всего – профильным министерством, т.е. Минпромнауки России. Министерство, в отличие от парламента, обладает значительно большими кадровыми ресурсами для законопроектной работы в области законодательства о науке, а, кроме того, имеет финансовые возможности для привлечения ученых к научно-исследовательской разработке соответствующей проблематики (разумеется, в рамках предлагаемой самим министерством концепции). Многие депутаты считают такое положение дел вполне нормальным, ссылаясь на зарубежный опыт, для которого в последние десятилетия характерно повышение роли исполнительной власти в законотворческом процессе[19]. Между тем такие ссылки не корректны.

Дело в том, что в условиях развитого парламентаризма исполнительная власть, берущая на себя черновую законоподготовительную работу, хорошо знает и учитывает то обстоятельство, что результаты этой работы станут предметом критического внимания со стороны сильной и самостоятельной политической оппозиции как в парламенте, так и в обществе. И это будет квалифицированная критика, основанная на собственном видении концепции развития законодательства в данной сфере. Наличие такой оппозиции, а также существующие в развитых демократиях эффективные механизмы сдержек и противовесов в системе взаимодействия различных ветвей власти гарантируют, что закон, подготовленный исполнительной властью, не станет инструментом обеспечения тех или иных корпоративных интересов (например, интересов крупного бизнеса, корпорации чиновников и т.п.). Наблюдаемая же в становлении российского парламентаризма тенденция к формированию в Государственной Думе стойкого «послушного большинства» на основе так называемых «партий власти»[20] чревата превращением Думы в орган, штампующий решения исполнительной власти, которые уже в силу своего одностороннего характера не всегда будут совпадать с интересами общества. Это опасно для любого общества, а тем более для нынешней России, с ее неразвитым гражданским обществом, авторитарными традициями и всесильной бюрократией, которая, по оценке Президента РФ, «оказалась плохо подготовленной к выработке и реализации решений, адекватных современным потребностям страны»[21].

В складывающейся ситуации российскому научному сообществу, более, чем кто-либо понимающему, что в ХХ1 веке государство без сильной науки – это государство без будущего, необходимо мобилизовать свои собственные ресурсы (интеллектуальные, организационные, политические) для отстаивания интересов науки. Прежде всего, следует восполнить серьезные пробелы в теоретической проработке проблем формирования и реализации государственной научно-технической политики. Особенно это относится к юридической науке, до сих пор не сумевшей выработать концепцию развития законодательства о науке, на базе которой могли бы быть объединены усилия специалистов различного профиля по совершенствованию государственной научно-технической политики и ее правового обеспечения[22]. В рамках такой концепции необходимо, на мой взгляд, прежде всего выделить блоки проблем, связанных с созданием: 1) правовых гарантий государственной поддержки всей фундаментальной науки в ее объективно сложившейся целостности, а также приоритетных направлений прикладных научных исследований и разработок; 2) действенных механизмов внебюджетного финансирования науки; 3) правового статуса науки как участника рыночных отношений; 4) правовых гарантий реализации конституционного принципа свободы научного творчества; 5) правовой модели сочетания методов государственного регулирования и самоуправления в деятельности научных организаций; 6) эффективной системы научного обеспечения процессов разработки, принятия и реализации государственных решений и т.п.[23] Параллельно с этим необходимо разрабатывать вопросы, связанные с правовым обеспечением инновационной деятельности, и добиваться внимания к ним со стороны законодателя (о недооценке значения этой проблематики говорит уже тот факт, что в действующем законодательстве до сих пор нет даже определения инновационной деятельности).

При всей важности наличия в рамках научного сообщества достаточно четкой и согласованной позиции по данному кругу вопросов (а центром выработки такой согласованной позиции могла бы стать Российская академия наук), это лишь первый шаг на пути реализации идей и концепций, ориентированных на научно-инновационное развитие России. Гораздо сложнее убедить органы власти в необходимости не на словах, а на деле следовать этим ориентирам. В настоящее время есть все основания говорить о невостребованности науки руководством страны.[24] Это лишает отечественную науку возможности осуществлять в должной мере ту функцию социального контроля за решениями и действиями органов власти, которая в демократическом обществе является одной из важнейших функций науки как института гражданского общества. Результат такого положения дел - резкое увеличение риска ошибок (и это уже, как отмечает группа известных политологов, «не потенциальная опасность, а практика нынешней власти»[25]) и разрастание масштабов властного произвола.

Для выправления сложившейся ситуации необходимо добиваться законодательного закрепления надлежащих механизмов научного сопровождения и независимой научной экспертизы всех этапов разработки, принятия и реализации государственно-властных решений. При этом крайне важно, чтобы усилия по повышению роли науки в процессе государственного управления не свелись бы к упрочению позиций формируемого самими чиновниками клана советников и консультантов, представители которого придают властным решениям видимость научной легитимации и попутно «осваивают» совместно с чиновниками отпускаемые на науку бюджетные средства по схеме, известной как система «отката». Поэтому было бы целесообразно предусмотреть в законе о науке демократические процедуры выдвижения самим научным сообществом квалифицированных специалистов для такой работы. Для этого вполне можно использовать уже сложившиеся формы самоорганизации научного сообщества: государственные и общественные академии наук, ассоциации и организации ученых по профилю научной специализации и т.п. Другой момент, заслуживающий специального внимания – это законодательное определение критериев, которым должны соответствовать научные организации и отдельные специалисты, имеющие право осуществлять независимую экспертизу для органов законодательной и исполнительной власти и консультативную поддержку их деятельности. Для повышения престижа и качества экспертно-консультативной формы научной работы следует предусмотреть в законе ее возмездный характер, адекватный ее значению и сложности. Не менее важно определить правовой статус предлагаемых учеными рекомендаций и формы использования этих рекомендаций в практике деятельности органов власти[26].

Наряду с использованием присущих только науке способов влияния на власть, связанных с осуществлением экспертно-консультативного обеспечения процессов принятия властных решений в интересах всего общества, наука, как и любая самостоятельная корпорация, не может не стремиться к созданию эффективных механизмов лоббирования своих собственных групповых интересов в органах государственной власти. В последнее время все большее число видных представителей науки с горечью отмечают отсутствие политического субъекта, способного выражать и отстаивать корпоративные интересы науки. Задача состоит в том, чтобы создать такого субъекта, опираясь при этом на внутренние ресурсы самого научного сообщества и на ту общественную поддержку, которую удастся мобилизовать.

В настоящее время представители самых разных слоев и групп нашего общества (крупный, малый и средний бизнес, аграрии, пролетарии, организованная преступность, деятели культуры и т.д.). активно работают над формированием политических структур для реализации своих корпоративных интересов и наращивания с этой целью возможностей своего влияния на власть Что же касается научного сообщества, то оно на этом фоне демонстрирует явную социальную пассивность. По-видимому, такое положение дел объясняется, прежде всего, историей взаимоотношений российской науки с государством, в силу которых «у российского научного сообщества нет традиций корпоративности и подлинной независимости»[27]. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов и сложившуюся в среде российской интеллигенции ориентацию на приоритет духовной, а не материальной стороны жизни, а также ее приверженность идеям реформирования общества, ради осуществления которых она готова в значительной мере поступиться своим благополучием. Можно согласиться с мнением о том, что в отличие от остальных групп и слоев нашего общества, обедневших в ходе проводимых в стране реформ, интеллигенция (а ее костяк составляет именно научное сообщество), дольше всех мирилась и все еще продолжает мириться «с ухудшением своего материального положения, с потерей роли среднего класса (по масштабам советского общества) во имя дорогих ей идей»[28].

Однако характер взаимоотношений науки с государством кардинально изменился, в результате чего наука в глазах власти из «главной производительной силы» превратилась в назойливого социального иждивенца, выпрашивающего деньги у Министерства финансов. Что же касается «дорогих идей», то реальность жестоко разошлась с ожиданиями российской интеллигенции. Вместо цивилизованного капитализма в результате номенклатурно-криминальной приватизации сложился феодальный по своей природе симбиоз власти и собственности. обусловивший и неофеодальную корпоративизацию социально-политической жизни[29]. При этом все наиболее влиятельные участники политического процесса, т.е. «те, кому удалось занять выгодное положение в хаотическом становлении симбиоза бюрократии, публичных политиков и приватизировавшей государственную собственность новой финансово-промышленной элиты, заинтересованы ... в том, чтобы сохранить за собой и максимизировать преимущества в рамках существующего режима»[30]. Поскольку в их руках находятся сейчас практически все основные ресурсы власти и собственности, то следует признать, что тенденция к корпоративизации социально-политических отношений приобрела уже большие обороты и страна прочно вступила на этот путь. С данным фактом, конечно, не надо мириться, но его необходимо учитывать.

Для научного сообщества учет этого обстоятельства должен означать понимание следующих принципиальных моментов. Прежде всего - это признание того факта, что в условиях тотальной войны эгоистических групповых интересов и очевидной неспособности чиновничества быть выразителем общегосударственного начала российская наука осталась по существу единственным социальным институтом, выражающим интересы сохранения, воспроизводства и развития общества в целом. Она является наиболее компетентным, ответственным и заслуживающим общественного доверия субъектом социального действия, способным выражать интересы той значительной части населения, которая осталась за рамками корпоративных кланов, получивших доступ к власти и собственности.

Второй момент связан с пониманием того, что в контексте сложившихся у нас корпоративных порядков любой общий интерес (включая и представленный наукой общий интерес, связанный с поддержанием жизнедеятельности общества в целом) - для того, чтобы он был признан и осуществлен, - по необходимости должен быть выражен в корпоративной форме, в виде интереса самостоятельной корпорации способной утвердиться, выжить и действовать в напряженной борьбе с уже имеющимися мощными корпоративными группировками. Это означает, что представителям науки необходимо осознать себя в качестве такой корпорации, сформулировать свои корпоративные интересы (причем, не в виде набора декларируемых притязаний, а в форме научно обоснованной социально-политической программы, конкретизированной в пакете взаимосвязанных законопроектов) и заняться созданием и укреплением организационных структур для отстаивания своих интересов.

В наших условиях такой структурой могла бы быть политическая партия, которая ставила бы своей задачей формирование и выражение политической воли научного сообщества и поддерживающих его общественных сил, последовательную реализацию этой воли в законодательстве, во внутренней и внешней политике государства[31]. Почему нужна именно партия, а не общественная организация или общественное движение? Да потому, что политическая партия - это тот единственный канал влияния на власть и участия во власти, который можно создать своими силами, не рассчитывая на помощь со стороны чиновников. Лишь участие посредством своей партии в работе высшего представительного органа страны, опора на общественные силы и зависящего от них законодателя даст возможность научному сообществу отстаивать свои интересы, которые на данном историческом этапе объективно совпадают с интересами выживания и развития всего общества.

Лапаева Валентина Викторовна, докт.юрид.наук,

главный науч.сотр. Российской академии правосудия